— Я нахожусь не в том возрасте, чтобы меня раскладывать на подоконнике. Впрочем, девственность потерять так еще куда не шло. Тогда я по глупости преодолела страх перед замужеством и легкомысленно ответила согласием. 
Но как система — только постель. Если хочешь, поэт-песенник ты иудейский, давай вернемся в кровать. А если нет — веди себя пристойно.
— Насчет поэта-песенника ты преувеличиваешь. Стихи для песни я писал лишь однажды, и тогда мне удалось выдать на-гора лишь две строки:

Яйца бо-олят. Болят яй-й-йца-а!!!?:;$!)!!!
И заводские корпуса…
 
К написанию этих строк меня подвинули два обстоятельства. Так ожидаемый тогда мной, но так и несостоявшийся коитус поверг меня в состояние острой душевной фрустрации. И мой знакомый хормейстер Большого театра по фамилии Варламов.
С Варламовым мы познакомились в окрестностях Коктебеля, где вместе воровали виноград. Варламов помнил наизусть партитуры всех произведений, когда-либо исполнявшихся в Большом театре со времен Мариуса Петипа, и сагитировал меня на написание стихов для лирической песни. Обещая положить написанные мной стихи на бессмертную музыку.
В его музыкальное дарование я поверил безоговорочно после того, как он сообщил мне по секрету, что у оперной дивы голова должна быть абсолютно пустая. Иначе колоратурное сопрано не будет отскакивать от костей черепа изнутри и резонировать.
Но наш план Барбаросса написания лирической песни тогда позорно провалился. Достаточно слезливой мелодии он так и не придумал. Да и я не смог придумать не одной строки так же эмоционально насыщенной, как первые две. Утешает только то, что винограда тогда мы сперли тогда минимум килограмм десять.
Дело было во времена, когда Крым еще принадлежал СССР, и десять килограмм винограда с колхозного виноградника было тогда для двух эстетов на отдыхе серьезным подспорьем в диете.
Четыре часа утра. Как писал пламенный антисоветчик Александр Галич: «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля». Я с куклой Леной сидим на кухне. Я в трусах, украшенных символикой «Лиги защиты евреев». Кукла Лена набросила на себя халат, который я норовлю распахнуть, а она запахнуть.
Вчера мы вернулись из Израиля, где ХАМАС очередной раз бомбит Израиль, а Израиль в который раз превращает в груду строительного мусора сектор Газа. Под халатом у куклы Лены имеется подаренное мной ожерелье, которое я якобы желаю потрогать. Ожерелье сделано из эйлатского камня, имеет ядовито-зеленый цвет, но кукле Лена оно так нравится, что она не снимает его даже на ночь.  
Эйлатский камень (хризоколл) — это соединение малахита (зеленого камня) с азуритом (медной лазурью) дающего синеву. Если не врут, лично не проверял. Малахит в составе эйлатского камня преобладает. В результате эйлатский камень имеет ярко-зеленый светофорный цвет. И нигде кроме Эйлата не встречается.
Моя рука непроизвольно с ожерелья сползает на грудь, и кукла Лена дуется. В общем, раввины этого не поймут, но мне это нравится.
— Шаманы на марше. Ты сдал анализы на СПИД и эболу, масон? Или вы, кровопийцы, имеете от них природный иммунитет?
В Израиле мы с куклой Леной посетили Бейт-Гуврин, где жила и была похоронена мать девы Марии Анна, а так же выступление украинской капеллы «Думка». «Думка» имела до роты личного состава и совместно с Иерусалимским филармоническим оркестром забабахала «Реквием». Хористки капеллы «Думка» почти все были диво как хороши, на что я легкомысленно обратил внимание. 
С этого момента кукла Лена стала подозревать у меня наличие венерического заболевания. Я уже портреты Кагановича и других палачей украинского народа обещал развесить по квартире — но и это не помогало. При любом удобном случае кукла Лена возвращается к извечной теме сифилиса и гонореи.
Поэтому пришлось взять ее за руку и отвести в постель. А что делать? Её бормотание: «Опять!? Впрочем, это предложение интересно своей наглостью. Плюнуть ли ему в небритую жидовскую морду или смириться-покориться-отдаться-насладиться? А ведь из ответа на этот извечный, сакральный по своему характеру вопрос вырос весь французский экзистенциализм» только усиливают мою убежденность в правильности выбранного мною пути.
— Простата уже ни к черту, а все туда же. А если даже я плюну, мой мучитель и избавитель лишь размажет мою влажную теплую слюну по своим вытянутым мордасам и заявит, что он и есть подлинная экзистенциональная жертва. Вот, все видели – она плюнула в повелителя! А в дальнейшем, может даже и поцарапает…
…Внимаю благосклонно. Пока ноги не раздвинет, кукла Лена не замолкает, проверено и в труде, и в бою. Ее высказывание в такие минуты полно абсурдных подробностей и деталей, вызывающих горький смех, но приходится слушать. Это в ней говорит голос не рассудка, но страсти. 
«Пребывая в жуткой хандре, готовлюсь покинуть эту юдоль печали…», — что означает «бери, пока я влажная и теплая». «…Рабство, коммунизм, тюрьма, казарма, галеры… Приюты для инвалидов, больницы и роддома — все сегодня в пух и прах разносят еврейские бомбы и ракеты. Но самолет над Донбассом за что?», — именно, дорогая, конечно, я люблю тебя. 
Да, именно поэтому все тобой сказанное излечивает мои душевные раны на сердце, геморрой в стадии обострения сама знаешь где и застарелые коллоидальные рубцы по всему телу. Ты настолько мудра и прозорлива в такие минуты, что твои слова должны транслироваться в массы немедленно по всем государственным каналам. 
А диабет? Диабет просто как рукой снимает. Кстати, любимая, а как это расстегивается?…
Ну, вот и замолчала. Наконец-то.